«Да ты посмотри, поближе придвинься! Вон Оха. Там я живу». Темноволосая словоохотливая женщина – две родинки на щеке, золотые кольца – довольно улыбается, прижимает толстый указательный палец к иллюминатору. Послушно высматриваю Оху. От Хабаровска до Южно-Сахалинска – почти полтора часа в воздухе. Мне кажется, пролететь дальше – и будет доколумбовый край земли, под ним киты, под китами – слоны, а под слонами – черепаха. Синий пролив между двумя ледяными берегами. Сахалин откушен от материка. Островной бастион Востока. Далеко с любой стороны – и оттого, что далеко, воздух кажется гуще, синее, глубже.

Вход в гостиницу – со двора пятиэтажки. Между мусорными баками и лоджиями курит чей-то лохматый сосед в тельняшке. В отеле красные диваны, бесшумные лифты и итальянская сантехника. Из окон – предприятие «Сахалинуголь» и черные горы горизонта. Монохромный городской пейзаж и солнце приглушенное, как через закопченное стекло во время затмения. Австралийские коллеги засели в пустом ресторане отеля. Занырнули в бассейн. Видеть не хотят многослойную снежную грязь. А я хочу. А я не видела давно. Досочки у входа в киоск – мостик через кубометры луж. Телеграф-телефон-почта. Шрифтом «ариал, советская версия», голубыми буквами. Кондитерская «Сладкоежка». Детский садик у дороги, за забором – перекладины, скамейки, «лазилки», вросшие в снег. Центральная улица, библиотека им. А.П. Чехова. Разноцветными плечами пятиэтажки – пестрые квадраты окон и вразнобой застекленных балконов. Стены домов – игровое поле в «Эрудите». На красном квадратике – умножай на два. А на зеленом?

Мария – девочка с тонкими пальцами, глаза цвета шоколада – поедем-ка, поедем на море! Море, до которого еще нужно ехать, не видела давно. Подбирается веселая компания. В киоске продают «брют», шампанское советское, «то самое», а в хлебном – конфеты «Птичье молоко». Надкусываю одну прямо на улице – желтая начинка, самая редкая! В перестроенном в чьем-то гараже стареньком «джипе» мы отправляемся по размазанной загородной дороге. Дорога – вакса и клякса, черный снег и угольная грязь. Картины Кандинского – живописно заляпанные грязью дорожные знаки. Сплошная абстракция и мракобесие. Темнеет, на заднем сиденье чужого джипа, по сахалинским дорогам, с «птичкой», с «брютом» – фьють, куда угодно. Дорожный милиционер в ушанке машет грязным жезлом. Фара у вас не работает, колесо у вас спускает – куда собрались? На море, на море, всем ветрам на зло. Ночь проглотила остров. Доверяю своим новым знакомым – авось до моря доберемся, а ведь еще и обратно. Это при оптимистичном раскладе. «Ты увидишь, – это настоящий дворец Шехерезады! Все в огнях, и обязательно надо увидеть ночью». Не сопротивляюсь, слушаю разговоры о Лиличке Брик, о кино, о Бертолуччи. К запаху бензина, старого автомобиля и выдохшегося шампанского примешивается приторно-сладкий, как йод, дух. Приехали! Выкатываемся – в зимних пуховиках – на холодный песок. С оврага кубарем – на ночной, еще зимний, пляж, где как крабы-сомнамбулы спят водоросли. Море неистово пожирает берег. Не лижет, не ласкает – а пожирает, из темноты разевая белую кудрявую пасть. Здесь встречаются Охотское и Японское море и по ночам – ох, как сливаются. Дальше по берегу – на полнеба – светится миллионом огней самый настоящий обещанный дворец Шехерезады. В более прозаическом мире также известный как завод по сжижению природного газа. Газ горит и днем, и ночью, из длинных труб вылетают искры и синий огонь. Стены, как и подобает во дворцах, светятся по периметру, кажутся изрезанными арабскими письменами. Шехерезада с Сахалина здесь рассказывает островитянами свои дальневосточные сказки. Воздух йодный, ночной.  В песке остаются следы от крепких кожаных ботинок. Шнуровка до колен. Мерить берег следами до глубокой ночи. Водоросли, как морские котики, разлеглись по ночному берегу. Явно Шехерезада приманила. Мария говорит, морскую капусту так и собирают – вытягивают на берег темно-зеленые, скользкие широкие листья, а уже потом режут мелко-мелко, чтобы получилось, как в банке. Мне же думалось, что она так и растет – нашинкованная, в маринаде – где-то в пучине. Шехерезада наверняка  нередко завтракает морской капустой.

В музее Южно-Сахалинска – волк. В волке дырка. Возле дырки – табличка.  Рукописная. Скрупулезность каллиграфии: «Волк обыкновенный. Случайно забежал на Сахалин из Приморья. Добыт в феврале 1955 г. в районе поселка Некрасовка». Карта с Некрасовкой прилагается. Добегался, приморский. Теперь добыча музейная. С нафталиновыми шариками и дырочкой в боку. Жалко волка, хоть он и вполне обыкновенный, согласно табличке. Глаза у волка – не испуганные и не злые – удивленные. Забежал в гости, называется…

Музей строили пленные японцы. Хорошо строили  – с изогнутыми линиями крыш, с прищуренными окнами, с могучими дверями, которые скрипят на незнакомом языке. Во дворе музея – протоптанные в тающем снегу дорожки. Молоденькие елки-коротышки на зиму укрыты холщовыми мешками. Подпоясаны, чтобы не мерзли, бечевкой: елки-бабки-ежки в холщовых тулупах. Охраняют музейный двор совместно с духами пленных японцев.

Мария весенними тротуарами ведет меня на местный рынок. Есть маринованную морковку и конфеты из водорослей.Очарованно замираю у витрин с корейскими кушаниями. Спаржа, папоротник, и даже крапива. «Крапиву можно попробовать?» Вспоминаю варенье из крапивы из сказок Джанни Родари. Была у него старушка-волшебница, которая могла варенье-объеденье даже из камней, из ореховой скорлупы да из сухих листьев сварить. А тут на краю географии меня кормят салатом из крапивы. Причем наверняка прошлогодней, августовской, крепко жгущейся. Покупаю в пластиковых лоточках водоросли, капусты, морковку. Запас провизии для дальнейшего пребывания на острове. «А можно я Вас сфотографирую?» «Для себя? Или для газеты?» Как Вас зовут?» «Марина», – смущается продавщица-кореянка, развязывает заляпанный фартук, чуть волнуется, со второй попытки подбирает нужное выражение лица – серьезно-промышленное. Узбек за соседним прилавком завидует, смеется и зазывает: «А меня сфотографируй! А у меня какой урюк – самый вкусный!». Пол на рынке – бетонный и мокрый. С грязными следами, пахнет хлоркой и растаявшим снегом. Вокруг купеческое раздолье: товары из Японии, крапива из прошлого, вязаные носки из теплой колючей шерсти. Мне хочется все сразу –  и носки, и крапиву, и папоротник, но Мария тянет меня, отвлекающуюся, ахающую, дальше: «Конфеты же!» На рынке на развес продают «Птичье молоко». Причем по принципу «сделай сам»: сто грамм с белой начинкой, двести – с желтой, двести пятьдесят – с коричневой. Тут же – «Золотой Ключик», «Рачки» и «Красный Мак». Пахнет фольгой от шоколада. Покупаю килограмм мармелада в сахаре – Мария обещает, что это самый вкусный мармелад – сделан из уже знакомых мне водорослей. Мармелад мы съедаем в один присест. Запрыгиваем – точнее, неловко пригнувшись и вприсядку, забираемся – в маршрутку. Водитель выкручивает ручку радио. Ждет, чтобы больше двух пассажиров набралось. Горнолыжный курорт Южно-Сахалинска – женщина с тургеневским взглядом упакована в будку по продаже билетов. Сверху гора завернута в снежную тучу. «Как там наверху?» – спрашиваем, перед тем как прыгнуть в кабинку фуникулера. «Не знаю, никто еще не возвращался», – пасмурно шутит билетерша. Кабинка ползет вверх, Южно-Сахалинск не успевает развернуться внизу – промышленный вид скрывается в снежной тьме. На вершине – белая мгла. Удивилась – оказывается, это не метафора, а констатация состояния природы. Из мглы с интервалом в полминуты вылетает то заблудший лыжник, то шальной сноубордист. В двух метрах ничего не видно. Постояли на белом ветру – и обратно, в теплую кабинку цивилизованного фуникулера. Снежная буря расползается по острову. Рейс на материк – через несколько часов. Кабинка раскачивается, замирает. «Не падаем духом! – тут же спасаю положение. – Провизия есть, продержимся!». Триумфально достаю из рюкзака морковку по-корейски и капусту с водорослями. Белыми пластиковыми вилочками мы вытягиваем из упаковки хрустящие полоски моркови. Пикник на чересчур свежем воздухе. Кабинка дергается, путь возобновлен. А вокруг – белый мир, и даже пропади он на пять минут в этой снежной буре, буду с удовольствием жевать сахалинские водоросли, вспоминать Шехерезаду с ее огненным дворцом и пережидать без труда любую снежную бурю.

Ольга Скутина

Сахалин – Ванкувер, 2010