Про гостеприимство

Усатый быстроглазый товарищ выбегает из открытых дверей многоэтажного дома. Ливень бьет по пальмовым листьям. Такси окатило меня еще одним цунами, но при таком стихийном бедствии – одной волной больше, одной волной меньше… «Давай чемоданы!» – требует. «Не дам!» – решительно отвечаю. Буду мокрой, уставшей и холодной, но грабителю в первые полчаса по приезду в Буэнос-Айрес не сдамся. «Нет, давай!» – напирает средь бела дня вор. Через два раунды игры «перетягивание чемоданов» усатый побеждает и все мои сорок килограммов багажа быстро уносит в направлении парадного входа. Неуклюжим пешеходом по лужам перескакиваю за ним вслед – в манящий теплом холл. Обитые лакированным деревом стены. Кабинка для портье. Темно-зеленые, бархатные от пыли растения по углам. Усатый уверенным движением подходит к стене, открывает шкаф и – ррраз! – с размаху забрасывает туда мои чемоданы. Ни слова не спросив у хозяйки! Даже удивиться не успела такой проницательности, еще бы – ведь любой человек после долгого перелета только о том и мечтает, чтобы подозрительный гражданин убрал чемоданы в шкаф! На этом демонстрация местных обычаев гостеприимства не закончилась. Все еще придерживая дверцы шкафа, «помощник» жестом приглашает и меня зайти туда же. В шкаф! Меня! Промокшая и удивленная, отрешенно капитулировав, покорно делаю шаг внутрь. В шкафу светло, тесно и пахнет лаком. За мной лязгает дверь-гармошка. Шкаф начинает медленно ехать…

Про щеточки

Ездить в лифте перестала бояться на третий день. На лестнице оказалось еще страшнее. В нашем доме два лифта – пассажирский, также известный как «шкаф», и лифт для прислуги, которой в Буэнос-Айресе, еще со времен роскошных пятидесятых, более чем достаточно. Уборщицы и кухарки ездят рано утром в маленьком алюминиевом шкафу с железными дверями-гармошками, которые – осторожно! – так и норовят прищемить пальцы, а лифты – невпопад остановиться между этажами. Открывают входные двери своим ключом, не будят хозяев. Пылесосят с плеером в ушах, напевая «Куандо йо эноморе, куэндо, куандо…» Уборщицы и кухарки носят униформу, увековечившую себя благодаря латиноамериканским мелодрамам. «Богатые тоже плачут», «Просто Мария» и прочие испаноязычные телерадости, которые остались в телепрограммках середины девяностых. Сериалы прошли, девяностые пролетели, а передники с оборочками, аккуратные фартуки, щетки для пыли из перьев птиц, как и сам культ прислуги – все это осталось. Список профессий в сфере облуживания продолжают: уборщицы в платочках, няни в платьях, кухарки в накрахмаленных одеждах, усатые портье, чистильщики обуви с урожаем щеток, таксисты в пиджаках, носильщики сумок с начищенными пуговицами, запыхавшиеся доставщики еды, торопливые выгульщики собак. В мегаполисе, где все спешат наслаждаться жизнью, у обеспеченных хозяев нет или времени, или желания выгуливать питомцев. А спрос, как известно, рождает предложение. Выгульщик собак – это настоящая профессия, причем на этом рынке труда – серьезная конкуренция. Вот привычная картинка: смуглый парень в спортивном костюме с десятью далматинцами, пятью догами, тремя лабрадорами и одним несчастным крохотным мопсом в паутине поводков. Типичный многохвостый силуэт на любом перекрестке, в каждом крохотном парке. В этом городе костюм горничной или портье можно на полном серьезе купить в специальных магазинах униформ, которые удобно располагаются как раз по соседству с магазинами по продаже щеточек – для обуви, для пыли, для ванной… Невероятно многофункциональные хозтовары можно встретить и на центральных улицах, и в самых пыльных переулках. В витринах, на многоярусных полках и полочках заманчиво расставлены будильники, разложены калькуляторы, наперстки, игральные карты, курительные трубки, игольницы и изолента. Причем любой товар представлен как минимум тремя видами. Ножницы большие, ножницы маленькие, ножницы в упаковке. В хозяйственных магазинах более широкого профиля руководство не стесняется в проявлении креативного подхода: на витрине веером разложены пилы и молотки (минимум четыре типа), гостеприимно клацают челюстями сидения для унитазов (три вида расцветки), веер метелок и щеточек для пыли (из перьев птиц, натуральных, искусственных, каких пожелаете, сеньора), взъерошенные щеточки для ванны, разноцветные мягкие ежики для мытья посуды, на все готовые напильники и плоскогубцы. Не сразу понимаешь – то ли изобилие товара в стране, то ли горизонтальная диверсификация продуктов: когда доступно много видов щеточек и ножниц, но при этом кроме щеточек и ножниц особо ничего нет. Промтоварные магазины в Буэнос-Айресе с удивительной точностью имитируют деревенские магазины: в витринах на стеклянных полочках собрались как на сельский праздник шампуни с яркими этикетками, расчески, ножницы и игральные карты, мыло горкой, зубные щетки, помада цвета «ярко-красный» и порошок стиральный. Композиция «хозяйственно-оптимистическая». Старомодный подход к консьюмеризму умиляет. Вопиющие изобилие хозтоваров, возведенное в культ. Заставляет задуматься, кому на самом деле нужны в Аргентине, в России, в Канаде вот эти восемь видов щеточек для ванной?

Про ноктюрн

Буэнос-Айрес рекомендую по ночам, с фотоаппаратом и гарниром из хорошо прожаренной музыки с кусочками танго. У города много изгибов и линий. Дневной свет перебивает формы и линии, добавляет цвет, отвлекает и путает. Ночью все гораздо проще: ночью нужно вглядываться, днем – жмуриться. Плетеная солома ограды. Скрученные в букеты железные цветы изгороди и миниатюрные колья, аристократия под лунным небом. Ночь инвертирует цвета, прячет ненужное. Ломаная шоколадная плитка асфальта. Как из черного шоколада узоры литой ограды на нарядных, как свадебные торты, зданиях. Парижская архитектура, хоть и вздернув нос, но прижилась-таки под небом Латинской Америки. Резкость увеличивается – темные переулки темнеют, пока фонари и прожекторы подсвечивают только нужное – заливаются красноватым светом окна домов, желтым – проспекты, оранжевым – парадные с портье, золотым – вывески отелей и ресторанов. Красным горят надписи «либре» в окне свободных такси. Матовые зеленые листья каштанов и магнолий, шуршащие вееры пальм. И сверху, как верхний слой огромного торта, придавило сине-черное небо с перевернутой луной, приторно-сладкое, как вареная сгущенка, любимый десерт аргентинцев.

Посольства и театры, жилые дома, многоэтажные, узкие, где в каждом светится желтым холл с портье. Дом без портье – неприлично, да и небезопасно. При жилетке с рядами пуговиц, с настольной лампы, портье вытягивают ноги, не смотрят на старый монитор, даже не читают газету. В прямоугольнике двери, как в телевизоре – прохожие. Четыре шага – и следующий. Провожает взглядом.

Женщина с увядшими волосами. Тридцать три пакета с продуктами из супермаркета «Диско» (привет, семидесятые!). Хлеб, молоко, провизия на неделю, теплое бежевое пальто, теплый вечер. Из пакета выглядывает длинная темно-красная роза. Топорщится листьями вверх. Свежая и, наверное, свежеподаренная (не хочу думать, что свежекупленная).

Женщины в этом городе удивительно красивые и изысканные. Не в пример хамоватым, заносчивым, длинноволосым мужчинам. Особенно хороши старушки, которые порциями по три-пять человек собираются за чашкой «кофесито». Свернутые артритом пальцы с дорогими кольцами. Седые кудряшки и кожаные туфли на маленьком, но каблучке. Шарфик с брошкой, кожаные сумки рядом, как собачки. Чашки на блюдца – дзынь. Обсудить не цены на хлеб и продукты, а наверное, своих стариков. Если они еще рядом, собрались в соседнем баре смотреть футбол и курить трубки. А трубки здесь курят, настоящие трубки, набитые табаком и ностальгией. И бабочки здесь тоже носят. Настоящие, а не в жертву тенденциями. Равно как и подтяжки. Равно как и туфли чистят у уличного мальчишки. Равно как и сдержанно здороваются с портье в жилете и при часах. В городе – ностальгия с проседью. Книги и фильмы шепчут, что раньше было лучше. И, глядя на седые кудряшки и старые трубки, я верю. Потому что хочется верить, что не всегда в этом красивым, пыльном городе в стиле «ноктюрн» тротуары были разбиты и окна вплоть до третьего этажа – с решетками.

Про жадину-говядину

Еда в Аргентине – это культ. Но только в определенное время. В стране, где рестораны не закрываются до шести утра, поесть в промежутке с пяти до девяти вечера (как раз когда мы так привыкли ужинать) – почти невозможно. Повар еще не пришел или не проснулся, официанты еще не застегнули запонки, не взмахнули крыльями скатертей, жаровня еще не раскалилась докрасна, еще не полилось танго из дверей, из шарманок, из музыкальных киосков по улицам, под ноги туристам, замедляя их шаг, как жвачка приклеиваясь к подошвам пешеходов, разносясь по всему городу. Вечер еще не начался.

Рестораны раньше девяти часов вечера не распахивают двери, а до десяти даже и не думают заполняться. Активность, в том числе и пищеварительная, начинается здесь ближе к полуночи. Раньше одиннадцати вечера люди не стекаются за уютные столы, не шипит на гриле бесконечная аргентинская говядина, не льется из бутылок в бокалы до краев живое аргентинское вино. Ребрышки, филе, вырезки, стейки, колбасы, грудки – вегетарианцев в Аргентине, судя по всему, съедают. Равно как и тех, кто любит пораньше поесть и пораньше уснуть. Как наручные часы, так и биологические – на четыре часа вперед. С непривычки может случиться, конечно, и легкий приступ обжорства, и припадок спячки, но это явление временное. Кушать в Аргентине нужно с легким сердцем. Нелюбителям мяса придется тяжко – просто потому, что вариантов почти нет. А на «нет» и стола нет. В Аргентине пиром правит говядина и ее коллеги по столу – свинина, курица, а также многообразие вариантов пиццы и пасты. Говядина пробирается даже в любую импортированную кухню – японские роллы со свининой или говядиной? Салат вегетарианский с беконом? Нет? Тогда раздаем кулинарные награды. Из национальных блюд приз зрительских симпатий получает эмпанада. Это наш пирожок, только завалившийся набок и под завязку набитый начинкой. В выборе начинки фантазия не ограничена: сыр, мясо, курица, шпинат с сыром рикотта, помидоры с сыром и базиликом, сыр с ветчиной, отдельно ветчина, отдельно сыр. Жалко, до капусты доблестные аргентинские кулинары еще не додумались. На третьем месте – жареный на гриле сыр. В те редкие моменты, когда жадина-говядина не занимает собой все обозримое пространство гриля, сыру удается-таки поджариться где-нибудь сбоку и прыгнуть к нам на тарелку. На втором месте – сосиска «чоризо». Лопается, блестит и трескается розовый жареный бок. В сочетании с соусом из маринованного лука и свежевыпеченным хлебом (не забываем про бокал красного вина) – почти полноценный обед. На первом месте – стейк с голубым сыром. Мясо, может быть, и не самый мой лучший друг, но вот нежный стейк в сырном соусе теперь настойчиво набивается в приятели: есть такие друзья, которых хоть и видишь нечасто, но никогда не забываешь… Далее, что касается кулинарных сюрпризов. В забеге на кулинарный приз овощи смиренно плетутся в рядах отстающих. Мне довелось встретить явно не сильнейших представителей сборной овощной команды. Так, в один из первых дней на моей тарелке оказался блинчик… в грустной компании теплого вареного шпината и холодной порезанной вареной морковки. Купить в магазине свежий перец, немятые помидоры или парниковые огурцы – провальная миссия. Зато тыква в Аргентине в почете. Но на алтарь кулинарии она попадает в совершенно изувеченном состоянии. Жертва повара, в узнаваемом виде или в более-менее твердой консистенции на стол к едокам бедняга не добирается никогда. Вершина кулинарного зверства – равиоли с начинкой из протертой тыквы под соусом из… протертой тыквы! Это же тыквенный каннибализм! Тот же овощ умудряется прокрасться под невинным видом пюре во многие горячие блюда. Кто ходил в детский садик в Советском Союзе, тот точно знает – никакое это не пюре. Это самая настоящая тыквенная каша. С комочками. …И, наконец, к десертам. Десерты у аргентинцев – на втором месте на шкале обожания. После женщин. И вина. Главный ингредиент и залог успеха любого десерта – «дулче де лече». Оно же – вареная сгущенка. Рецепт прост: два коржика, «дульче де лече» в середине и сверху – вот и торт. Два коржика и «дульче де лече» только в середине – вот пирожное! Мороженое и «дульче де лече» – вот и «все равно мороженое». Самый уникальный способ употребления этого десерта мне довелось наблюдать в гостях у радушной директрисы школы испанского языка. С двумя юркими детишками – мальчик и еще мальчик, с простуженным холодной (плюс двадцать) весной мужем и с горсткой гостей, хозяйка умудрилась закатить настоящий пир на весь мир на террасе своего дома в центре Буэнос-Айреса. Говядина, сосиски, сыр – все как положено за аргентинским столом и удивительно вкусно (но в этом, конечно, нет ничего удивительного, как быстро говорит отец моей подруги, когда ее мать начинает опасно приподнимать бровь). Более того, ей удалось сразить нас, гостей, финальным аккордом – на столе появился десерт домашнего приготовления. Ингредиенты: «дульче де лече», крупно нарезанная клубника и зефир (мелкого калибра). Смешать, съесть и при этом не проглотить язык от удовольствия. Поразили же меня в самое мое объевшееся сердце дети – мальчишки семи и тринадцати лет, которые от клубники с топотом и слезами отказались, но потребовали десерт в самом лучшем своем проявлении: только сгущенка и зефир. Смешать в глиняных чашках, обмазаться по самые ушки, облизать липкие пальцы, выслушать мамину воспитательную речь и убежать играть в футбол. Вот так, Марадонна-стайл.

Про автобусное сальто

Отношения с автобусами складываются из трех стадий. Стадия первая – автобус, который суть дикое животное в городских джунглях, нужно сначала поймать. Для этого необходимо выбежать на середину дороги и призывно махать правой рукой, представляя себя ковбоем, забрасывающим невидимое автобусное лассо. Иначе – не остановится. Проверено. Стадия вторая – в автобус нужно попасть. Для выполнения этой нехитрой задачи нужно всего лишь закинуть ногу на ступеньку, удобно располагающуюся всего-то на уровне бедер, ухватиться двумя руками за поручни и подтянуться. Причем проделать эту операцию нужно как можно быстрее, поскольку автобус – опять же, существо неразумное – на остановках долго стоять не любит, отъезжает в клубах пыли, едва успеешь ухватиться за перила. С горстью болтающихся в дверях пассажиров. Наконец, стадия третья, и самая важная – из автобуса нужно выйти. Автобусы в Аргентине, похоже, не снабжены механизмом полной остановки. Зато щедро экипированы уникальным (внимание конструкторов автобусов по всему миру!) устройством, которое автоматически распахивает автобусные двери при «падении скорости ниже десяти километров в час» (это – прямая цитата из пожелтевшего объявления над дверями). Прочитать в первый автобусный заезд это жизненно важное объявление мне не довелось. Поэтому информация по выживанию в общественном транспорте была добыта эмпирическим путем. Автобус притормаживает, но страшное осознание добирается едва ли не слишком поздно – останавливаться полностью он явно не намерен. Мелькают окурки, лужи, пальмы. Под ступеньками – вспомним посадку – еще добрых полметра до асфальта. И вот десант – автобусное сальто на проезжую часть. Каблуки с амортизаторами пользовались бы здесь популярностью. А кто не успел десантироваться – уехал дальше в фыркающем, трясущемся, заботливо раскрашенном автобусе. Такие непривычные поначалу выкрутасы общественного транспорта.

Про цветы с ногами

У цветов в Аргентине растут ноги. А как еще огромные охапки свежесрезанных цветов лихо перемещаются между машин на перекрестках, между столиков в ресторане, между нескромными парами на скамейках? Десятки продавцов цветов и эксплуататоров влюбленных и туристов отправляются каждую ночь в турне по барам, предлагая букеты разной степени свежести «всего за полцены». Мальчишки и старушки, кудрявые быстроглазые девчонки и бездельники далеко не средних лет перебегают дорогу, ныряя в один ресторан, в другой. Осыпаются лепестки. У светофора стоит улыбчивый парнишка лет четырнадцати, сине-грязный спортивный костюм, пушок на смуглых скулах. «Красавица, красавица, купите букетик!» Смеюсь: «А прекрасного принца в придачу к букетику не найдется?». Догоняет через два шага. «Я мужчина! Я прекрасный! Я подарю!» Протягивает гвоздики в целлофане. Розовые, с бордовой бахромой по краю подвядших лепестков. Удивленно поднимаю брови. «Да, подарю. Только поцелуй, куда хочешь!» – смеется. «Хитрюга!» – улыбаюсь я смекалке и уличному донжуанству местных мужчин. Местные мужчины за статус джентльменов обычно не соревнуются. Ухожу без букетика, а гвоздики с бордовой бахромой убегают дальше, к следующей красавице. А при свете дня цветы продаются в уличных киосках, с вручную расписанными вывесками (в Аргентине почти все вывески – рукописные, так и дешевле, и быстрее. Даже городские автобусы – с краской выведенными буквами на боках: Бельграно, Реколетта, Палермо, Ля Бока). В киоске непременно – пожилая женщина, с поджатыми ногами, молчаливые руки на коленях ладонями вниз, или молодой парень, который не стесняясь кроит и перекраивает букеты, сортируя по уровню свежести. Обязательно, по какой-то невероятной прихоти богов уличной коммерции, в цветочных киосках продаются ароматные палочки для воскурения. Палочки в качестве демонстрации непременно подожжены. Уличные киоски дымятся, как алтарь в буддийском храме, затапливая улицы ароматом жженой лаванды, пачули и сандала. Только в Буэнос-Айресе у цветов по вечерам вырастают ноги, а свежие лилии крепко пахнут сандалом.

…Ездить в шкафу за два месяца я научилась, а вот привыкнуть к вездесущей вареной сгущенке, быстроногим цветам, быстроглазым мужчинами, стейкам и тыквам, старушкам в брильянтах и цыганятам в транспорте, старомодным витринам с веером молотков и пирамидами душистого мыла, горничным в передниках, многочисленным собакам под пальмами и вежливым портье в каждой парадной – не смогла, да и не стану. Потому что привыкнуть – значит перестать обращать внимание.