Жили-были три брата. Боязнь, страх и нелюбовь. Один был вяленький, волнительный, парализованный и практически недееспособный. Второй был агрессивный, с параноидальными наклонностями, с навязчивыми идеями и все время подначивал других то драку устроить, то кошку дохлую подбросить соседу во двор. Третий брат, самый старший и самый циничный, не переживал ни за кого и никогда, холодный и расчётливый, ничто его не останавливало на пути к своим целям, не гнушался он и самыми последними методами. Так и жили они втроем, путешествуя по разным странам, топтались по головам, наступали на пятки.

Боязнь –  это парализующее волнение, не имеющее отношения к реальной опасности.  Боязнь высоты, птиц, сквозняков – любая боязнь ограничивает. Самая опасная, боязнь недолюбленного человека, недоприжатого к груди ребенка, не допетого песен на ночь. Она прячет нас самих, боязливых, поглубже внутрь, подальше от реальности. Боязнь инертна.

Страх агрессивен. Страх как собака, что и лает, и кусает, и нападает. От страха бегут, дерутся, стреляют и делают еще много безвозвратных взмахов. От страха неподчинения слушаются. От страха нападения начинают атаку первыми, от страха за родных и близких ни перед чем не останавливаются. Страх – топливо, которое заливается в людей, когда начинается беда.

Нелюбовь, наконец, – это вымершая пустыня. Там ни бездействия боязни, ни оголтелого кручения страха. Нелюбовь к людям, к жизни, к себе, с равнодушием психопата истребляет все человеческое, отрицает право на существование. Только большая нелюбовь заставляет людей нажимать на спусковой курок – неважно, повернуто ли дуло от себя или к себе (самоубийство – самое горькое человекоубийство). Нелюбовь заставляет стратегически выжидать, планировать, приказывать, решать. Нелюбовь заставляет людей гибнуть. Нелюбовью болеют высокопоставленные военные и политические тяжеловесы, тираны. Такой парадокс – чем больше властных поводьев в руках, тем больше вероятность заболеть. Нелюбовь строит дороги для войн, страхом смазывает пути, поливает керосином, поджигает спичку, а бледная боязнь сопровождает их всю дорогу, бездействуя.

Стреляют люди не из боязни и не из страха (явно не от страха взяли в руки винтовки и чемоданчики с кнопкой). Стреляют по команде нелюбви, продолжают из страха. От нелюбви к миру, к людям, которые точно также, ничего нового, сделаны из мяса, мозгов и сердца.

Кричат правительства разных стран друг на друга, надрываясь в масс-медиа, изгаляясь в навыках подтасовки фактов, риторики и фотошопа. Так получается, что кричат громче те, у кого, как говорится, зад в тепле. Им и надрываться не надо, чтобы из своих кабинетов, телестудий и «маков» добраться до кухонь и гостиных, подбросить дровишек страха. Те, кто по-настоящему погибает на войне, под минометными обстрелами или мимо проходя (или вот пролетая) – они, получается, кричат потише, незаметно и вообще статистически. Гирьки на весах перевешивают то в пользу одной, то другой стороны – а если это и не гирьки вовсе?

Взяли бы свою войну, вырезали бы ее тонким чистым ножичком из домов и улиц, из сердец, из израильских, украинских, палестинских (примеров мало ли) тел, и вели бы ее себе тихо-мирно, виртуально, бескровно, отправляя «твиттера» друг друга, поливая друг друга помоями, угрозами, выгрызками из истории, цитатами с «википедии».

Только нелюбовь государства к собственным гражданам, нелюбовь властвующего над подвластным способна кого-то куда-то отправлять под лозунгами да во имя, способна инсценировать, декорировать и вуалировать собственные интересы под необходимость (другим) умирать самыми страшными способами. Помните, когда «человека человек послал к анчару грозным взглядом». Здесь не про Россию, Украину, США, Палестину, Афганистан – здесь про всех нас, про людей. А когда я говорю «правительство» или «государство», я представляю себе не пинкфлойдовскую задницу с ногами, не абстрактную сущность – а обычных тетей и дядей, которым что-то где-то нужно, у которых жадность и нехватка аналитических способностей и, наконец, вот эта самая нелюбовь ко всему и всем, кроме себя и своего. Это обычные люди, они точно также чешут за ухом, ковыряют грязным ногтем, прихлебывают морщась остывший кофе из чашки с отбитым краем. Только у них есть жуткая возможность демонстрировать свою нелюбовь любыми методами. Они имеют возможность (не право, потому что прав таких никто не имеет) направлять, стрелять, выгонять, сбивать, отдавать приказы, повторять заново. Мы не давали никому такого права, ни в одной конституции этого не написано. Нигде не сказано, что можно убивать людей, больших и особенно маленьких, потому что они якобы мешают, не там ходят, не то говорят и вообще не слушаются. Права нет – но у власть имущих есть возможность, а она перевешивает право, потому что она толще и с пистолетами. Возможность сделать хуже, там, где можно было создать как минимум нейтралитет. Полностью проигнорировать возможность поступить иначе, сделать выбор по-другому (ведь за всем – всегда остается висеть, покачиваясь, вопрос выбора), разрешить конфликт хоть раз не в пользу собственной задницы, которая, как уже сказано, вроде как в тепле, а не в окопе, в пустыне или на поле с подсолнухами. Так вот я повторюсь – не боязнь гонит людей на войну, и не страх, а именно нелюбовь к миру, нелюбовь к возможности жить иначе, нелюбовь к принятию разумных, гуманных, пусть более сложных к поддержанию, но все-таки решений. Война в любом ее проявлении – это категорическое отрицание возможностей других людей. Война – это нежелание принимать решения на перерез собственной крамольной выгоды. И я говорю нежелание, потому что именно возможность есть всегда. И вот уже потом это желание выбивается из-под контроля, страхом смазаны пути, все несется как тот «бэгэшный» поезд в огне, и уже не тети и дяди, а новое время диктует свои условия, и уравнивает всех, и начинающих, и поддерживающих, и случайных. А с чего всегда начинается – с нелюбви и с сопутствующего братца-страха. Наверное, у нас слишком короткая память.

(с)

Июль 2014